Коллекция - Страница 205

205

Можно сделать только одно — показать все это представление человеку, который точно не сумасшедший! Интересно только, кому? Может быть, Егору? Здравомыслящим, конечно, его никак не назовешь, но, по крайней мере, Михеев не имеет никакого отношения ни к местным байкам, ни к обитателям двора, ни к ее родственникам, и может оказаться вполне беспристрастным свидетелем. Либо видит, либо нет!

Кира подставила ладонь под подвеску, отпустила цепочку, и та свернулась на ладони длинной золотистой змейкой. Она сжала ее в кулаке и взглянула на диван, потом на платяной шкаф, где висела одежда брата, и нахмурилась. Что-то далекое, почти забытое, мелькнуло хвостиком на поверхности ее сознания и тотчас же ушло в глубину. Кира закрыла глаза, пытаясь изловить это что-то. Стас когда-то ей сказал… что же он такое ей сказал?.. Это было в первый день их приезда сюда, они пошли на море… и он ей что-то сказал. Почему-то ей показалось очень важным это вспомнить. Что-то…

— …кто это сказал

— Экклезиаст.

— А зачем он это сказал?..

…всему свое время… время обнимать и время уклоняться от объятий, время искать, и время терять… время любить и время ненавидеть… время светилу и время приходу теней…

Все еще хмурясь, Кира прошла в столовую, открыла книжный шкаф, и ее пальцы забегали по корешкам книг, но нужной не нашли. Конечно, к чему было Вере Леонидовне держать дома подобную книгу — она ведь в ней, похоже, никогда не нуждалась. Кира крутанулась на одной ноге и выскочила в прихожую. Схватила трубку телефона и на мгновение задумалась, потом решительно набрала номер, и после шестого гудка в трубке ожил предельно сонный голос Михеева:

— …лле?.. у-ах!..

— Егор, это я, привет, извини, что разбудила, скажи пожалуйста, у тебя Библия есть?

В трубке наступило долгое молчание, после чего уже совершенно четкий и ясный голос Егора ошарашено спросил:

— Че?!

Кира нетерпеливо повторила вопрос, и Егор снова долго молчал, после чего спросил:

— Кир, может… мне лучше приехать? Ты… это бывает…

— Михеев, не валяй дурака, просто мне оттуда нужна одна фраза… очень срочно! Это для… в общем, нужно!

— А у тебя точно все нормально? — настороженно осведомился он.

— Да, но если ты мне сейчас не скажешь, то ненормально будет у тебя!

— Понял! — отозвался Егор, и трубка глухо обо что-то стукнула. Некоторое время в ней слышался шорох и чьи-то отдаленные голоса, потом Михеев сказал:

— Ну, чего искать?

Кира объяснила, и он хмыкнул, шелестя страницами на другом конце провода.

— Как же, припоминаю такую… Вот. Тебе целиком?

— Да.

Михеев хрипловато и, то и дело позевывая, зачитал ей изречение, и Кира мрачно попросила:

— Зачитай-ка конец еще раз.

— … время любить, и время ненавидеть, время войне и время миру.

— И все?

— Ага.

— Начни следующий абзац.

Егор добросовестно начал, и через полминуты она перебила его.

— Все, хватит. Спасибо, Егор, извини, что разбудила.

— Да ладно, я и не спал практически… — мужественно отозвался Михеев, и в трубке сразу же забились короткие гудки. Кира бросила ее на рычаг, глядя перед собой суженными глазами. Можно допустить художественную вольность, и ведь Стас так любит всяческие философские умствования… но, задумываясь и отстраняясь от реальности, часто говоришь о том, что не покидает твоих мыслей, о том, в чем ты уверен — и уж не о том ли, о чем знал с самого начала? Ты говоришь, что мне следует изменить свое жизненное расписание — и уж не сам ли помогаешь в этом, а пока я сплю, ты смотришь на них… и пока меня нет дома, тоже смотришь… не поэтому ли ты ни разу не остался у Вики — потому что загадки чужих теней тебе интересней живых женщин, потому что тебе осточертела обыденность, потому что ты не человек действия, потому что ты всегда хотел сидеть и наблюдать, разгадывать тайны… много ли тайн ты разгадал, глядя на эти стены? Может, ты действительно желал мне добра… но я мешала тебе, разве не так? Ты видел то, что видела я, и убеждал меня в том, что я сумасшедшая… и сдружился с Сергеем, потому что он так кстати увозил меня из дома…

Нет, не может быть! Мало ли, что и почему он когда-то сказал! Это был самый первый день, и он должен был знать заранее… но он не мог этого знать…

Кира потерла щеку, потом метнулась в гостиную и распахнула платяной шкаф, содержимое которого всегда было для нее неприкосновенным. Вытащила спортивную сумку Стаса, открыла и перевернула вверх дном. Из сумки не высыпалось ничего, кроме пыли и нескольких мелких газетных клочков. Кира отшвырнула сумку в сторону и перетряхнула всю одежду на вешалках, перерыла ящики с бельем — кто знает, может, брат, подобно застенчивой гимназистке, прятал там нечто компрометирующее, но ничего не нашла. Выдвинула последний ящик, где, аккуратно сложенные, лежали свитера Стаса, и начала выдергивать их, встряхивая в воздухе. Когда Кира выхватила последний свитер, что-то негромко хрустнуло, и о дно ящика стукнулся большой коричневый пухлый конверт для заказных писем, аккуратно срезанный по краю. На конверте не было никаких надписей. Кира медленно опустилась на пол, перевернула конверт, осторожно встряхнула его, и на колени ей посыпались бесчисленные чудеса, знакомые еще по детским воспоминаниям — черные картины, нарисованные ножницами, человеческие профили из плотной черной бумаги — волшебство, сотворенное когда-то руками Веры Леонидовны — волшебство, в котором, как оказалось, не было ничего доброго.

— Боже мой… — прошептала Кира, перебирая черные лица — каждое размером почти с человеческую голову. У некоторых смялись кончики носов, прорисованные ножницами прядки волос, ресницы, и она машинально разглаживала их. Десятки, да нет — больше сотни, может, даже, две сотни лиц, вырезанных так искусно, что для Киры, смотревшей на них, казались почти фотографическими, и ей чудилось, что она даже может различить морщинки, форму крыльев носа и разрез глаз, хотя все это было лишь сплошной чернотой. Она оглянулась на дверь в столовую — туда, где на столе стояли пластилиновые фигурки, и ее руки задрожали. Кира перевернула одно из черных лиц и на белом обороте прочитала: Сергеева Т.В. — О.

205