Коллекция - Страница 241

241

— Думаю, этого достаточно? — наконец, негромко произнес Вадим, и Кира почувствовала, что легкое прикосновение его спины исчезло. — Можешь спрашивать по делу. Кстати… если что — дверь не заперта. Честно говоря, мне странно, что ты все еще здесь.

— А я давно должна была с громкими криками пуститься наутек и спрятаться дома под диван?! — яростно спросила она.

— Примерно так.

Кира встала, сделала шаг к выходу из комнаты, пьяно пошатываясь, потом развернулась, обошла Князева и с размаху села перед ним на пол. На лице Вадима не дрогнул ни один мускул, оно было холодным и равнодушным, и глаза льдисто поблескивали из-под полузакрытых век.

— Что? — в его голос протекла жесткая насмешка. — Тебя интересуют какие-то физиологические подробности?

Она приподнялась на коленях и очень медленно протянула руку к его щеке, но едва ее пальцы коснулись его кожи, Вадим отдернул голову так резко, словно эти пальцы были из расплавленного металла. В его глазах вспыхнула оскорбленная злость, и теперь уже Кира дернулась назад, уронив руку, и костяшки ее пальцев легко стукнули по паласу.

— Я в этом не нуждаюсь!

— Ты, значит, такого мнения о тех, одним из которых так хотел стать?!

— Вы меня хорошо научили, в том числе и тому, что такое ваша жалость и ваша благодарность, — теперь его голос звучал почти спокойно. — Тому, как вы относитесь к тем, кто так или иначе на вас не похож. И вашей фальши вы меня тоже научили сполна! Я хотел стать одним из вас… но я им не стал… И если у тебя еще остались какие-то иллюзии на этот счет… — Вадим, чуть приподнявшись, широко раскрыл глаза, и в них снова начал расползаться густой вишневый огонь, пожирая все человеческие эмоции и заполняя глазницы чем-то далеким и чужеродным. — Ты не поняла всей правды про меня?! Или ты плохо меня рассмотрела?!

— Что ты делаешь?! — воскликнула Кира и зло ударила кулаком по его колену. — Чего ты этим добиваешься?! Ты…

— Я, — коротко ответил он, недобро ухмыльнувшись, и вишневый огонь в глазах придал этой ухмылке особую хищность. Его голова ушла в плечи, он сжался, словно готовясь к прыжку, и по его коже вдруг потянулся серый туман, становясь все гуще и гуще, черты лица расплылись, поглощенные клубящейся серостью, и в следующее мгновение Кира стремительно рванулась вперед и вцепилась в него — накрепко, как утопающий в своего спасителя, обхватила за шею, прижалась всем телом, почти крича срывающимся голосом:

— … остановись, останься… глупый… бедный мой, глупый любимый… ну почему ты такой глупый?!.. почему ты мне никогда не веришь?!.. ты действительно человек, потому что… ты такой же болван, как все мужики… я ему… а он мне тут устраивает!.. Вадик, ну… делай, что хочешь, а я… тебя все равно не отпущу!.. они, видите ли, оскорбились… ах ты, елки!.. Не отпущу — понял?!.. я чуть с ума не сошла, когда ты умирал!.. и ты теперь мне… ты сволочь, понял?!.. сволочь!..

Воздух кончился, и она замолчала, истерично и задыхающеся дергая губами, и чувствуя, что ее трясет — то ли от злости, то ли от чего-то еще. С минуту ничего не происходило, потом на ее спину осторожно легли твердые, теплые ладони, медленно скользнули навстречу друг другу, сминая тонкую ткань рубашки, замерли на мгновение, и Вадим вдруг прижал ее к себе с такой силой, что у Киры хрустнули кости, и она уткнулась лицом в его плечо, чувствуя его дыхание рядом со своим виском и боясь шелохнуться, словно малейшее движение сейчас могло разрушить весь мир. Время исчезло, морские волны отхлынули прочь, далекие реки унесли свои воды, и шаловливый, солнечный ветер затаился где-то среди штор, и шумное утро кануло в никуда, и будущее утратило извечную власть, а прошлое забылось, не нужное, и осталось только настоящее, без начал и границ, и посреди него двое людей, которые утонули друг в друге, которые были одним, неразрывным, и которым казалось, что они умрут, если останутся каждый в своем, отдельном теле…

* * *

Вернувшийся ветер развевал легкие шторы, и они трепетали, легко шлепая по подоконнику и по распахнутым оконным створкам, и на потолке и стенах шевелились тени — обычные, не страшные, ничего не требующие. Вернувшийся день голосил, шумел и смеялся снаружи, и слышен был сварливый голос Нины, опять с кем-то переругивавшейся. Где-то плакал ребенок, а наверху, через этаж, надрывалось радио, на всю округу рекламируя новый магазин бытовой техники. В углу комнаты гудел вентилятор, гоняя туда-сюда волны теплого воздуха, и страницы позабытой на одном из телевизоров раскрытой книги тихо шелестели. На приоткрытой дверце шкафа, косо зацепившись полой, висела смятая рубашка с оторванными пуговицами. Попадая в поток воздуха, она начинала раскачиваться и размахивать рукавами, словно призывая на помощь. Подумав об этом, Кира фыркнула и посмотрела на колышущуюся рубашку сквозь запотевший бокал, в котором, кувыркаясь в нарядном розовом вине, кружились тающие кубики льда. Она прижала холодный бокал к щеке, потом поставила его на голую грудь Вадима, и тот, не открывая глаз, вздрогнул и сказал:

— Прекрати.

Коварно ухмыляясь, она потянула бокал ниже, к животу, и тогда рука Вадима, который, казалось, пребывал в состоянии абсолютной расслабленности, вдруг взметнулась и отняла у нее бокал — так ловко, что Кира даже не сразу поняла, почему ее пальцы вдруг оказались пусты. Он сел, в один глоток допил вино, и остатки льда хрустнули под его зубами. Вадим поставил бокал на тумбочку и снова лег, потянув Киру к себе за плечо. Она прижалась щекой к его груди и вздохнула, чувствуя, как пальцы Вадима перебирают ее влажные пряди.

241