Анна Петровна подняла голову.
— Неужели ты мне откажешь?
— Я задала вопрос.
— Вы должны были пригласить друг друга.
— И это все?! Письма-то бабка писала ему — не мне! И он все знал заранее! Об этом тебе известно, тетя? — последнее слово Кира словно выплюнула. Анна Петровна тяжело приподнялась и села.
— Стас ничего не значит. Это все, что мне известно. И если мальчишка что-то там возомнил о себе, то теперь это уже не важно. Все равно он умрет. А что она ему писала, я не знаю.
Кира резко развернулась и пошла к двери. Взявшись за ручку, негромко произнесла, не оборачиваясь:
— Ты знала, что она и деда… тоже?..
— Я… догадывалась… — осторожно сказали сзади. — Но уже много позже… Не мог он… так… ни с того, ни с сего… Может, что-то узнал, а может… просто мешал ей… Может, и ее старшая дочь… когда-то ей помешала…
— Зачем же она тогда вообще выходила замуж? Если все ей все время мешали?!
— Я ничего больше не знаю, правда!
— Ну… послал бог родственничков! — рявкнула Кира и вышла из спальни, отрезав дверью жалобные стенания Анны Петровны. Иван Анатольевич, сидя в гостиной, клевал носом над книжкой, но едва Кира вошла, сразу же вскинул голову.
— Ну, что там у вас?!
— Ничего, уже все прояснили, — Кира подошла к дяде, наклонилась и звонко чмокнула его в щеку. — Пока, дядя Ваня, пойду я… Один ты у меня нормальный — да и тот начальник!
— Может, хоть что-нибудь объяснишь?! — потребовал дядя, отбрасывая книгу и вставая. Кира покачала головой, идя к входной двери. — В больницу завтра не забудь!..
Выйдя из подъезда Кира закурила, крепко сжимая сигарету дрожащими пальцами. В голове у нее шумело, ушибленная спина болела и саднил разбитый лоб, а перед глазами все стоял старый рубец на теткином плече, так похожий на тот, что был на ноге у Вадима — только намного меньше. Никакой это не ожог и не авария — следы от клыков, вот что это такое. Чудо, что ему удалось выжить, чудо, что ему удалось убежать. Потому и знает он больше, чем все остальные, потому и говорил ей, что в этой квартире она в безопасности. У нее отличные сторожа. Как никак, жизнь ей спасли сегодня. Хорошо их бабка выдрессировала — без приказа не нападают. Только, что же это получается — не скажи она ключевой фразы, то Егор преспокойно отправил бы ее на небо, а они бы и не дернулись?! Что-то тут не то.
Господи ты боже, что же на самом деле бабка выпросила у своей покровительницы?
Если выпросила?
И кто именно откликнулся на ее просьбу?
Она еще долго сидела на скамейке, слушая ночь и отчаянно уговаривая себя вернуться домой, где царил разгром, от прожженного ковра несло паленым, а к черным теням на стенах присоединилась еще одна, знакомая насквозь, особенно потому, что это именно она, Кира, ее присоединила.
Интересно, а что произошло бы, если б Стас отменил приглашение ей самой? И что если он это и собирался сделать в конце концов?
Внезапно Кира поняла, что совершенно не хочет об этом думать.
— Кира, чем ты занимаешься? Здесь, все-таки, не художественный салон.
Она обратила на Ивана Анатольевича затуманенные глаза и поставила фигурку на подстеленный лист бумаги. Дядя склонился, оперившись ладонями о столешницу и удивленно глядя на то, что изобразила племянница. В пластилиновой ванне лежала голая женщина с высоко закрученными на макушке волосами, в ванне же находился и мужчина, но одетый. Одно колено мужчины вжималось женщине в живот, а другое — в бедро, зубы были оскалены, словно в напряжении. Мужчина стиснул пальцы на шее женщины, а та цеплялась за его запястья, будто силясь разорвать хватку. Изо рта женщины торчала мочалка, отчетливо была видна свисающая петелька. На бортике ванны лежало сложенное полотенце, из пластилинового крана лилась струя пластилиновой воды. Шланг душа был перекинут через бортик, и душ свисал, почти касаясь несуществующего пола. Казалось, его бросили только что, и он еще до сих пор раскачивается.
— Господи, что это за жуть?!
— Мужчина убивает свою любовницу, — неохотно пояснила Кира и взглянула на монитор так, словно не могла понять, что это такое.
— Натурально как ты сделала, — сказал Иван Анатольевич, с любопытством разглядывая пластилиновое творение. — Прямо каждая черточка, даже эмоции… Да ты, прямо, мастер, тебе б заниматься… Только почему тебя такая жуть-то вдохновляет?
— Это очень жизненно… — Кира потерла лоб и зевнула.
— Кстати, у мужика очень знакомое лицо, — дядя склонился еще ниже. — С кого лепила?
— С одной фотографии, — ответила Кира, роясь в бумагах и пытаясь понять, чем именно ей сегодня следовало заниматься. — А вообще… я его не знаю… Так, случайно… посмотрела…
— И все-таки, занимайся творчеством в перерыв или дома, — он выпрямился и постучал кончиками пальцев по столешнице. — У тебя работы навалом, между прочим… Кстати, почему ты так давно не была в больнице?
— Я… у меня сейчас нет времени, — Кира стрельнула глазами в сторону фигурки, потом взглянула на дядю, пытаясь придать лицу выражение озабоченности, но лицо слушалось плохо, считая, что выражение жесткости и цинизма пойдет ему гораздо больше. — Как освобожусь, зайду. В конце концов, запасов там на неделю, лекарств купили впрок достаточно, за уход мы заплатили, Стас без изменений — лежит себе и лежит, если что, нам сразу сообщат — к чему там я? Если я буду там сидеть ежедневно, лучше ему от этого не станет.
На его лице на мгновение появилось некое усилие, словно он изо всех сил пытался что-то сдержать, но почти сразу же оно разгладилось и тут же по нему расползлось огорчение и недоумение.