«Но при чем тут я?!» — жалобно воскликнул кто-то — может, даже, из глубины зеркала. Не та ли солнечная девочка — глупая в своей жизнерадостности и принципиальности солнечная девочка?
Кира размахнулась и влепила пощечину своему отражению, оставив на серебристой поверхности оплывающий, влажный кровавый отпечаток ладони и пальцев. Зеркало качнулось, и отражение в нем дернулось в сторону, словно от боли, но нет — это всего лишь повернулась и ушла его хозяйка, и отражение всего лишь последовало за ней. Осталось только перекошенное зеркало, и ярко-красный отпечаток человеческой руки, и прильнувший к ним полумрак, выпрыгнувший из погашенной лампы.
Несколько свечей догорели почти до самых гнезд канделябра, и заметив это, Кира недовольно встала и включила свет, и он мгновенно слизнул со стен все тени — черные и серые, четкие и бесформенные, и в комнате сразу же стало очень пусто, и она отчего-то почувствовала себя брошенной. Сегодня тени успокаивали, и она чувствовала себя в безопасности среди их движения и молчания… хотя, право же, это было так глупо — ведь это всего лишь тени, и они никак не могут ее защитить. Напугать разве что — да и то ненадолго.
Хотя бедную тетю Галю и того безумца впоследствии покойных они напугали навсегда.
Я говорю о тех тварях с зубами! Черных тварях из стен!..
Кира нервно передернула плечами и подошла к шкафу, где хранились свечи. Выдвинула верхний ящик и удивленно приподняла брови. Когда они только-только приехали в эту квартиру, ящик был полон — даже с горкой. Теперь же свечей осталось так мало, что между ними просвечивало застланное старой газетой дно.
И что-то еще.
Кира разгребла свечи и вытащила небольшой целлофановый пакет. Опустилась на пол и встряхнула его и ей на колени выскользнули какие-то книжонки, паспорт советского образца и три полароидные фотографии. Паспорт она схватила в первую очередь, открыла и изумленно уставилась на маленькую, выцветшую от времени фотографию собственного деда. Надпись внизу подтверждала: Ларионов Василий Федорович.
Кира пролистала страницы, чуть ли не разрывая их торопливыми, взбудораженными пальцами. Запись о браке, прописка — все совпадало. Но ведь дед ушел — много лет назад ушел, забрал свои вещи… как же он мог оставить паспорт?! Она схватилась за остальные документы — заводской пропуск, какие-то профсоюзные книжки, записи о взносах, сберкнижка — все те документы, которые неотрывно сопровождали человека в восьмидесятые годы. Но почему они здесь, ведь дед должен был забрать их с собой, он не мог уйти без документов!.. разве что если этот уход состоялся слишком внезапно. Нет, но ведь он же забрал свои вещи… отец говорил ей, что он забрал свои вещи… и приходя сюда, она действительно ничего не находила и даже его любимой трубки…
А что, если он никуда не ушел?
… многие из них не уезжали…
Кира вздрогнула, глядя на документы на своих коленях. Мысль, посетившая ее, была совершенно безумной… но разве вокруг нее в последнее время не творилось то же безумие? И ведь это он был тогда, на стене, его тень — черная, стоящая неподвижно и словно выжидающе, тогда как вокруг, проходя насквозь, блеклые серые тени воспроизводили жизни своих хозяев. Что если?..
Нет, невозможно! Так не бывает! Она ведь уже договорилась сама с собой считать стены этой квартиры — лишь неким устройством для хранения и воспроизведения зрительных образов — разве нет?!
Она без особого интереса взглянула на фотографии. Две сползли с ее коленей и лежали боком, прижатые к креслу, одна же лежала вся на виду. Лицо какой-то женщины — традиционно в профиль — светловолосой, миловидной и казавшейся удивительно домашней. Кира перевернула фотографию и прочла надпись, сделанную уже давно выученным наизусть почерком бабушки.
Пахомова Людмила Степановна.
Москва. 24.06 — 29.06. - 2003. П. Гр. Љ 2/6
Вот и думай, что хочешь! Уже не в первый раз она ломала голову, что значат эти гр. и п. Группа? Возможно. А «п.» что такое? И почему на одних фотографиях «п.», а на других «о.»? Да еще и на некоторых стоит это «опл.» — так и просится слово оплачено!
Только сегодня-то какое тебе дело до этих чертовых фотографий?!
Секундочку, а почему эти фотографии лежат отдельно от остальных?
Кира взяла с кресла две другие и задумчиво посмотрела на верхнюю — смеющаяся девчушка лет четырех — опять же в профиль, каштановые волосы заплетены в шесть аккуратных косичек и разукрашены яркими цветными заколками. Хорошенькая, как куколка. Кире невольно вспомнился голос Влады, когда-то, давным-давно произнесший то же самое. Уж не та ли это пропавшая семья, о которой она говорила? Кира перевернула фотографию. Пахомова Юлия Владимировна. Не может быть, чтобы и она… всего четыре года! Нужно будет попросить Егора, чтобы он обязательно поискал сведения о них…
Кира взяла последнюю фотографию, взглянула на нее и побелела. Куда-то вдруг исчез весь воздух, и в затылке больно стукнуло, словно кто-то от души хлопнул по нему тяжелой ледяной ладонью. Она отрицательно качнула головой, потом поднесла цветной квадратик так близко к глазам, что почти уткнулась в него лицом, уронила на пол и что-то пробормотала — беспомощный, болезненный, шелестящий звук.
Лицо на фотографии многое объясняло.
И отнимало тоже многое.
Кто-то сидел на одной из дворовых скамеек — Кира краем глаза увидела две темные тени, но не обратила на них внимания и пробежала мимо, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу. В кронах акаций шелестел ветер, где-то вдалеке лаяла собака, из распахнутых окон бормотали, пели и вскрикивали телевизоры. Все это доносилось до нее издалека, и даже звук собственных шагов и сминавшаяся под ними сухая трава были далекими. Ключи всполошено позвякивали на ее пальце.